Когда-то очень давно я уже бывал на Байкале, но желание вновь увидеть одно из самых красивых мест на земле не покидало меня многие годы. Манили пейзажи дикой природы, отличная рыбалка и колорит местных бурят. Мои живописные рассказы о полном единении с окружающей средой, а также об омулево-хариусовой ухе привели к единственно возможному, но абсолютно прогнозируемому результату: мой друг Василий, опрокинув третий стакан «меламудовки» «за Байкал!», в точности процитировал Гагарина: «Поехали!» Звонок в Иркутск, пара часов на сборы, три перелета – и уже через сутки на борту рыболовецкого баркаса с громким названием «Александр III» мы покинули байкальский берег.

Команда состояла из трех человек: капитана Коли, матроса Артема и кока Ромы. В каждом из них текло значительное количество бурятской крови, поэтому команда наша представляла собой бурятско-еврейскую гремучую смесь с небольшой примесью Васи.

Активно прогревшись изнутри содержимым гвардейской фляги, мы подошли к острову Ольхон и распечатали удочки для ловли «из-под винта»: баркас уперся в отмель, а винт, работая на малых оборотах, поднимал со дна мелкую живность, уносимую струей. Отличная подкормка должна была собрать на этом пятачке всех честных омулей и порядочных хариусов. Но как мы ни старались, меняя наживку, глубину поплавка, скорость работы винта, рыба игнорировала нас.

Буряты били в бубен, произносили шаманские заклинания, махали над водой различными амулетами – ничто не помогало. Полное отсутствие поклевки и надвигающийся бунт на корабле подвели капитана к единственной и неопровержимо правильной мысли: необходимо менять стратегию рыбалки. Инстинкты добытчиков, бушевавшие внутри, подталкивали необремененный моральными ценностями экипаж к использованию динамита, однако отсутствие такового на борту привело к заброске «конкретных» удочек, или, как выразился капитан, «клетчатых». На фоне красного заката мы опустили на воду шлюпку, и бесстрашный капитан с кровожадным коком отправились устанавливать сеть. «Сбор урожая», естественно, назначили на утро, а копченый омуль, предусмотрительно заготовленный хитрым коком, самогон и местное пиво скрасили долгие ночные часы нетерпеливых рыбаков. Когда пришло время поднимать сети, «в живых» нас оставалось только двое: я и Вася. Оставив команду в состоянии полного алкогольного разложения, мы кое-как вползли в шлюпку и, собрав волю в кулак, погребли к сетям.

Клетчатые удочки оказались пусты. Вернувшись на баркас и залив свое горе стаканом первоклассного самогона, я организовал опохмелятор, привел в чувство команду и провел совещание на тему «Изменение стратегии рыбной ловли в условиях неблагоприятного клева и хронического алкогольного опьянения». Несмотря на периодическое отключение некоторых членов команды, нам удалось принять концептуальное решение – пересечь Байкал, выйти на бурятскую сторону и продолжить рыбалку в Баргузинском заповеднике. Помню геркулес на завтрак, граненые стаканы, канистру дистиллята из запасов главного командования, злобный и завистливый взгляд капитана, который давился кашей «всухую», не позволяя себе вольностей перед десятичасовой вахтой у штурвала. Он молча ненавидел весь мир. Больше я не помню ничего, как и остальная команда. В себя мы стали приходить только вечером. Проблески возвращающегося сознания заставили меня выползти из-под стола в кокпите. Баркас стоял на якоре возле мыса Святой Нос, капитан курил, глядя на воду, выражая своим видом полное презрение к нам, пока команда ценой неимоверных усилий пыталась подняться на ноги. Мы кое-как освоились с действительностью, ужинать сели в полной тишине, и, дабы разрядить обстановку, я поднял стакан и громко крикнул: «Трезвость – норма жизни!» Видимо, я сказал что-то не то. Артем, отвернувшись от стола, сжимал и разжимал свои огромные кулачища, кок манипулировал ножичком, бросая на меня недвусмысленные взгляды. Вася был в состоянии только мычать, что он и делал возмущенно и выразительно. Капитан, насупив брови, тихо произнес: «А мы тебя за человека держали». Искренне осознав свою грубейшую ошибку, я сказал надрывающимся голосом: «Мужики, я ж не договорил, я совсем не то хотел сказать! Трезвость – норма жизни, но на хрена такая жизнь?» Солидарное мычание Васи, добродушный взгляд Артема, отброшенный в сторону нож и скупая мужская слеза капитана совпали со звоном стаканов и полным восстановлением дипломатических отношений. Мы забросили клетчатые удочки, приняли по полпинты «снотворного» и отправились спать.

Утром Вася перестал мычать, но сети вновь оказались пусты. Уже не очень надеясь на успех нашего безнадежного предприятия, мы подняли якорь и взяли курс на Змеиную бухту, где находилась контора егеря. Не поймать – так купить!

К завтраку Вася притащил пакет семечек, лежавший доселе на дне рюкзака, но капитан был непреклонен: «Лучше принести триппер в дом, чем семечки на борт!» Взглядом пожелав Коле счастливого триппера, Вася высыпал за борт содержимое пакета.

Уткнувшись носом почти в самую будку егеря, где, помимо таблички «Государственная инспекция», красовалась надпись «омуль, хариус, сувениры», капитан, прихватив две литрушки самогона, отправился на сложные коммерческие переговоры.

Нетерпеливо дожидаясь его возвращения, мы допивали вчерашнюю канистру. Вася опять перешел на мычание. Вернулся, наконец, капитан с тушками свежекопченного омуля и заплетающимся языком сообщил, что вечером мы сможем бросать сети везде, где захотим, и что егерь обязательно навестит нас и пропустит стаканчик-другой с интернациональным экипажем.

До заката делать было нечего, и мы с удовольствием потратили появившееся время на баньку прямо на борту с последующим купанием в десятиградусном Байкале и посещением радоновых буркутных источников с мерзким запахом сероводорода.

На закате мы забросили сети в дальней части залива и приготовились к очередной бессонной ночи, потому что протрезвевший егерь нетерпеливо топтался возле трапа, дожидаясь возвращения шлюпки. Мы пили всю ночь. К утру Вася уже и мычать не мог, издавая лишь нечленораздельные звуки, обозначавшие нетерпение «до» и полное удовлетворение «после» очередного опрокинутого стакана. С восходом солнца я запел «Грозное море, священный Байкал...» под улюлюканье команды, которая на словах «омулевая бочка» попыталась встать, но, поняв абсолютную бесполезность попыток, во главе с изменившим присяге егерем поползла к шлюпке, чтобы проверить клетчатые удочки. Омуль и хариус продолжали нас игнорировать, и лишь одинокая трехкилограммовая щука снисходительно почтила своим присутствием уставших от безрыбной диеты рыбаков.

Пусть небольшая, но удача спровоцировала амбициозную команду на новые трудовые подвиги. Мы вышли на баркасе к небольшому острову, где, по мнению капитана, скрывался хариус. Помянув вчерашнее воздержание, Коля прямо с утра принял стакан «меламудовки» и с криком «ура!» врезал нос судна в каменистый берег острова. Клевать хариус отказался наотрез, попытки «подвинтить» привели к тому, что мы окончательно сели на камни и выбраться уже не могли. Мое воспаленное самогоном воображение рисовало унизительные картинки. Я представлял себе смеющихся хариусов, разливающих в маленькие рюмочки «хариусовку» и удовлетворенно наблюдающих за попытками выйти в открытый Байкал окончательно опустившейся команды. Мы собрались на совет, мычание Васи приобрело угрожающий характер. После добавления «по маленькой» мозг капитана в преддверии суда Линча прояснился и выдал поистине гениальную идею: два отважных (в смысле, самых трезвых) члена экипажа, то есть я и кок, должны в шлюпке подойти к носу, погрузить в нее якорь, оттащить его к корме вдоль борта и бросить в воду, чтобы он крепко зацепился за камни. Выбирание якорной цепи должно было столкнуть баркас в воду, и ликованию команды не было предела. Вспоминая книжки о пиратах и мореплавателях, я предложил для натурализации отрезать коку ногу, поскольку двуногий кок представляет собой инородное тело на любом судне. Четыре голоса «за» и один «против», вероятно, привели бы к исполнению моей затеи, если бы не очередная доза самогона, после которой на ногах оставались только двое: я и кок, а один на один я с ним справиться не мог, и никакие мои аргументы не заставили его сделаться настоящим моряком.

Мы спустились с этой двуногой несуразностью в шлюпку, погрузили в нее якорь и сделали все, как сказал капитан. Баркас медленно сполз с камней. Подняв тост «за свободу!» и заслуженно отдохнув пару часов, мы двинулись на юг. Двуногое создание старалось не попадаться нам на глаза, а если и появлялось в рамках возложенных на него задач, то только с огромным тесаком.

Днем, причалив к Ушканьим островам, мы отправились с Васей поглазеть на лежбища нерпы. Кок тоже хотел, но испугался, поскольку мы с Васей – это сила, а во мне еще теплилась поддерживаемая алкогольными парами надежда вкусить до конца полную необычайных приключений жизнь настоящего моряка, где одноногий кок был весьма существенной деталью.

Помахав нам на дорожку, капитан попросил не забывать главную таежную заповедь: если к тебе приближается медведь – беги быстрее друга.

Нерпа была прекрасна. Наблюдая за тем, как она валяется на камнях, как ныряет в воду за рыбой, впервые за долгое время Вася изрек нормальным человеческим голосом абсолютно неопровержимую истину: «Жизнь прекрасна».

Мы вернулись на баркас и двинулись дальше. К вечеру все протрезвели. Неподалеку от бурятской Максимихи, бросив якорь и, естественно, сети, отправились спать. Когда с рассветом мы с Артемом вышли на «сбор урожая», то, легко найдя первую сеть, по доброй традиции оказавшейся пустой, долго не могли найти вторую. Лишь чайки, сидевшие на воде, подсказали, где ее искать.

У настоящего браконьера три врага. Первый – рыбнадзор, это почти безобидный враг, так как казначейская бумажка с портретом американского президента способна свернуть горы и, обладая необыкновенным даром убеждения, превращает врага в друга, а парочка граненых стаканов с сорокоградусным – в лучшего друга.

Второй враг – это воры. Это те, кто внимательно следит, где ты устанавливаешь сети, чтобы потом до рассвета украсть их с чужой добычей. Мы внимательно следили за надувными лодками на берегу, чтобы этот латексный флот, изготовленный из того же материала, что и изделия, предназначенные для защиты при сексуальных контактах, или, как в сердцах высказался Артем, «гондонный флот», не утащил нашу рыбу. Как говорится, не возжелай улова ближнего своего.

Третий, самый страшный враг – это птицы. Невозможно описать мои ощущения, когда, двигаясь ко второй сетке, я бессильно наблюдал, как жирные чайки и ненасытные бакланы выклевывали из клетчатой удочки, заброшенной нами из последних трезвых сил, несчастных омулей, предназначенных для компенсации беспробудного пьянства и утешения неимоверных рыбацких амбиций городского жителя.

При моем приближении эти твари нехотя взлетели, оставив недоеденной часть улова. Эта часть состояла из двух плотвичек, головы омуля и хвоста хариуса. Остальное было сожрано. Я поклялся мстить летающим обжорам всю оставшуюся жизнь. «Но клятвы – как порог родного дома нам: чуть-чуть подрос и вот уже переступил» (С. В. Луферов).

Втащив шлюпку на баркас, я опять стал «облаком в штанах». Демонстрируя собственное благородство, я даже швырял чайкам за корму куски хлеба, вымоченного в самогоне. Пусть выпьют за мое здоровье! Главное – убедить себя, что консервированная килька в томате ничуть не хуже копченого омуля. Было пять утра, нам предстоял семнадцатичасовой переход по бурятской стороне до дельты Селенги. Я отстоял утреннюю вахту, принял традиционную микстуру в должном объеме и завалился спать. Проснулся, когда мы уже стояли на якоре и Вася с Артемом готовились к установке сетей. Дельта Селенги считается самым рыбным местом на Байкале, настроение у всех было приподнятое. Несмотря на трудности с мелкой моторикой, мы перебрали снасти и забросили стометровую клетчатую удочку, одним концом привязав ее к баркасу. Ничто не предвещало беды.

Ураган налетел неожиданно. Ветер силой восемьдесят узлов (40 м/с.) сорвал нас с якоря. Все протрезвели мгновенно. Сверкавшие на полнеба молнии ослепляли, а гром вслед за ними оглушал. Капитан, стоя у штурвала, «подрабатывал» двигателем, чтобы баркас не выбросило на берег. Начался дождь, хотя, нет, не дождь и даже не ливень – просто стена воды. И вдруг в перерывах между раскатами грома я услышал истошный Васин крик: в нем была и злость, и горечь, и отчаяние. Случилось самое страшное: порвался фал – и сеть ушла на дно, а с ней и наша последняя рыбная надежда. Утром, когда ветер стих, мы в течение трех часов тралили дно «кошкой», но напрасно. Видимо, рыбный бог сразу невзлюбил Васю. Уйдя подальше от заколдованного места, мы бросили якорь и обильно помянули безвременно покинувшие нас сети. Я предложил пойти в самое рыбное место на Байкале, где каждый человек в состоянии добыть любую рыбу в любом количестве, – на рынок в Листвянку. Мое предложение было встречено радостным звоном стаканов, капитан отправился прокладывать новый маршрут, а Артем от нечего делать забросил спиннинг и...

Такого клева я не видел никогда. Видимо, рыбный бог все-таки простил Васю. Мы попали на косяк омулей и впятером не успевали забрасывать и вытаскивать спиннинги.

«Хендэ хох!» – орал капитан в жабры каждому пойманному омулю и добавлял для нас: «Это я по-французски». Судьба подарила нам несколько часов волшебной рыбалки. К обеду груженый изрядным количеством свежего омуля баркас двинулся в направлении Ангары. Утром мы должны были улетать, и Вася стал готовиться к отлету – смешал себе коктейль из ста граммов водки и ста граммов самогона и, поцеживая его трубочкой из граненого стакана, задумчиво глядел на волны за кормой. На закате мы подошли к истоку Ангары. Возле Шаман-камня ко мне пришло просветление. Я понял, как быстро заработать бабки, и договорился с капитаном о создании совместной компании. Шаман-камень находится в самом начале реки, круглый, диаметром не более полутора метров, он обладает магической силой, данной ему хозяином Ангары – весьма почитаемым местным духом Амой Саган-нойоном. В старые времена женщин, уличенных в супружеской неверности, подвозили к этому месту на лодке и оставляли тут на ночь. Температура истока Ангары не превышает семи градусов, скользкая поверхность камня, выступающего на полметра из воды, не позволяет спокойно отдыхать на нем. Девять женщин из десяти падали в реку, замерзали, и их «брал в жены» этот самый Ама Саган-нойон, но те, кого он прощал, выживали, и муж принимал неверную жену, очистившуюся от всех грехов, с распростертыми объятиями.

Мы решили делать бизнес: любой несчастный рогоносец может передать мне свою жену для испытания в святом бурятском месте. После «экспедиции верности» она либо она вернется к нему чистой, как воды Байкала, либо не вернется никогда. Мы даже придумали рекламный лозунг: «Ваша честь – в наших руках».

Обращайтесь!

Вечером пили мы немного, настроение было задумчивое, уезжать не хотелось, но всему хорошему приходит конец. И даже хорошему концу приходит конец.

Прощай, Байкал, вернее, до свидания!